Принятый недавно пакет изменений в действующее законодательство, регулирующий использование в расчетах цифрового рубля, с одной стороны ответил на многие вопросы банковского сообщества, а с другой – вызвал новые. О том, что волнует сейчас банкиров, и о том, как введение ЦВЦБ скажется на договорной и судебной практике, мы беседуем с Вице-президентом Ассоциации банков России, куратором ее правового направления, Анатолием КОЗЛАЧКОВЫМ.
Корр.: Как вы оцениваете ситуацию с введением цифрового рубля, в чем необходимость его появления?
АК: Сейчас 13 банков работают с цифровым рублем в рамках пилотного проекта. Идея пилота состоит в том, чтобы проверить инфраструктуру ЦВЦБ на практике, увидеть все проблемы и противоречия – и получить возможность исправить что-то до момента запуска. Я, как юрист, всегда выступал за то, чтобы все совершенно новые правоотношения обкатывались исключительно в экспериментальных режимах, поэтому полностью поддерживаю это начинание.
Во всем мире ЦВЦБ стали с одной стороны своеобразным ответом на рост криптовалют, а с другой – последним аккордом глобализации, той ее модели, которая существовала до последнего времени. Можно назвать ее глобализацией по-американски. Эту модель должна была увенчать реализованная возможность моментальных прозрачных платежей в любую точку мира – и в перспективе переход к единой мировой валюте. Для решения этой задачи ЦВЦБ подходят как нельзя лучше, и главной проблемой все мировые регуляторы считали интероперабельность, состыковку различных инфраструктур национальных цифровых валют.
Сейчас эта модель глобализации рушится, многие страны – например, Россия и Китай – открыто заявили, что она им не подходит. Но это не означает, что ЦВЦБ теряют свою актуальность как инструмент для осуществления трансграничных платежей; напротив, при переходе к расчетам в национальных валютах создание такого инструмента становится необходимым. Общее экономическое пространство, которое формируется сейчас у России с дружественными странами, точно так же требует быстрых платежей.
Корр.: Какие вопросы, на ваш взгляд, требуют дальнейшей проработки, что не учтено в нормативных документах, регулирующих выпуск и обращение цифрового рубля?
АК: Здесь есть две принципиальные проблемы, которые видны, что называется, невооруженным глазом. Первая проблема носит сугубо юридический характер. В принятых законах прямо противоположные правовые сущности названы одним и тем же термином, а именно: обязательства Центрального банка в виде цифрового рубля и обязательства коммерческого банка в виде безналичных денежных средств названы безналичными денежными средствами. У всех юристов это вызывает большие вопросы. Во-первых, вся теория экономики стоит на том, что безналичные деньги – это обязательство банков, а не ЦБ. Во-вторых, на этой теории сформирована вся судебная практика. Недавно я общался с одним из бывших руководителей Высшего Арбитражного суда и спросил, как судебная система воспримет такой финт – и он сразу ответил, что будут проблемы. При этом ответственные лица в Банке России упорно называют цифровой рубль третьей формой денег – и это совершенно правильное определение, но по какой-то причине, не нашедшее отражения в законодательстве.
Вторая проблема состоит в том, что банки еще до момента начала пилота отметили риск оттока ликвидности из банковской системы на платформу Центрального банка. Ведь отдельной эмиссии цифровых рублей не предполагается, он может возникнуть только из безналичных денежных средств, по распоряжению клиента. Было бы правильным называть этот процесс «трансформацией». Поскольку объем денежных средств в системе не увеличивается, такая трансформация приводит к перетоку обязательств банка в обязательства ЦБ РФ, напрямую уменьшая ликвидность кредитной организации. Для ее пополнения банки будут вынуждены обращаться к регулятору за кредитами – и это, в свою очередь, приведет к увеличению эмиссии. Круг все равно замкнется. Насколько будут цифровые рубли востребованы у населения, к каким последствиям для банковской системы может привести эта ситуация – пока можно только предполагать. Отчасти мы получим ответ по завершении пилотного проекта. Выводы по его итогам будут сделаны как на стороне Банка России, так и на стороне коммерческих банков – и все вопросы будут, безусловно, заданы регуляторам. Я не хочу сказать, что мы находимся на грани серьезных потрясений, но беспокойство банковского сообщества скрыть невозможно.
Корр.: Нуждаются ли наличные как форма денег ЦБ в таком же законодательном описании как цифровой рубль? Насколько важно урегулироватьв законодательстве гарантии доступа граждан к наличным?
АК: Практика использования наличных денег складывалась столетиями, никаких проблем здесь не возникает, да и судебная система вполне привыкла к понятию «наличные денежные средства», понимает, как обходиться с ним в ходе судебных процессов. Так что с этой точки зрения никакой проблемы в отсутствии описания наличных денег в законах я не вижу.
С другой стороны, сейчас появляется вопрос использования наличных как одной из составляющих понятия «права и свободы гражданина». То есть не в финансовой, а в гражданской сфере. И эта проблема растет по мере продвижения цифровизации: все расчеты становятся не только быстрыми, но и абсолютно прозрачными. Понятно, что для граждан наличные – не просто привычная форма расчетов, но и самая очевидная возможность скрыть эти расчеты от всевидящего ока государства. Которое, в свою очередь, заинтересовано в балансе прозрачности и соблюдения гражданских прав. Любые решения, которое могут быть здесь приняты – увеличение доступности наличных или, напротив, введение лимитов на наличные расчеты – относятся не столько к финансовой, сколько к политической сфере, а стало быть, вряд ли релевантны теме нашего разговора.
Корр.: Насколько перспективна идея «окрашивания» цифрового рубля для целевого использования? Как коммерческие банки могли бы использовать такую функциональность?
АК: Дело в том, что банки уже прекрасно умеют работать с окрашиванием – только с безналичным. Это отработанная система, окрашиваются, как правило бюджетные платежи разного рода, платежи, связанные с принудительным взысканием денежных средств со стороны там Федеральной службы судебных приставов и т.п. Да, технологически в цифровой рубль заложена опция целевого использования – и она может быть востребована, если государство решит, например, определенные платежи проводить только цифровыми рублями. Банки задаются вопросом: будет ли эта система лучше, удобнее, чем нынешняя система окрашивания, учитывая необходимость трансформации одной формы денег в другую? Пока четкого ответа на этот вопрос нет.
Возникает и обратный вопрос – так называемого, «разокрашивания». Допустим, государство оплатило бюджетным цифровым рублем некий госзаказ. Подрядчик оплатил необходимые ему материалы и услуги у смежников, те оплатили, своим подрядчикам и так далее. В конечном счете некая часть исходного «окрашенного» платежа дошла до последнего лица, который уже никому не должен им платить, он получил деньги за свою работу. Как именно этот человек сможет воспользоваться изначально «целевыми» деньгами? Пока такого механизма просто не существует, даже те, кто готовили пилотный проект, не могут ответить на такой вопрос. Так что одной лишь технической возможности недостаточно.
Корр.: Как смарт-контракты на основе цифрового рубля могут изменить систему правовых отношений?
АК: Смарт-контракт с юридической точки зрения очень похож на аккредитив, где платеж осуществляется автоматически при достижении определенных условий или наступлении определенных событий, без влияния воли сторон контракта. Поэтому ничего принципиально нового для юристов в самом принципе нет – все новеллы будут касаться исключительно технологических процессов. А они, в свою очередь, весьма сложны, и на первых порах возникновение споров, которые будут доходить до суда, просто неизбежно.
Следовательно, понадобятся юристы, которые хорошо разбираются в технологических процессах, а возможно – в перспективе – и специализированных судов. Вообще, юристам всегда приходится частично осваивать другие профессии (например, бухгалтерское дело), чтобы понимать хотя бы в общих чертах суть споров. Сейчас многие активно изучают искусственный интеллект, робототехнику – скорее всего, придется приобретать и знания в области программирования. Поэтому я жду появления систем дополнительного образования и переподготовки, а возможно, появления особого арбитража, где будут разбираться подобные дела.
Корр.: Какие проблемы безопасности встанут перед российскими банками в связи с использованием инфраструктуры цифрового рубля? Нужно ли учитывать это в договорах с клиентами?
АК: О возможных проблемах с безопасностью ЦВЦБ высказывались разные точки зрения, но доминирует сейчас та, что поскольку цифровой рубль вводится на платформе Центрального банка, то у регулятора есть достаточные ресурсы для обеспечения безопасности. И даже если теоретически возникнут какие-то угрозы инфраструктуре, например, атаки на узлы, находящиеся в зоне ответственности коммерческого банка, решать эти проблемы придется все равно с помощью ЦБ. Все риски такого типа учитываются в договорах через систему юридической ответственности, поэтому никаких чрезвычайных шагов банкам здесь предпринимать не придется. К тому же, если пилотный проект покажет какие-то проблемы с безопасностью платформы, они будут решаться системно.
Корр.: Достаточно ли четко, на ваш взгляд, прописан в нормативных документах вопрос ответственности сторон?
АК: Вопрос об ответственности — слабое место этого закона. Непонятно, какая именно гражданская правовая конструкция лежит в основе клиентского договора: то ли это договор поручения, то ли договор комиссии, то ли это договор доверительного управления или агентский договор. Но ведь в зависимости от этого должна выстраиваться классическая система разделения ответственности. Можно попытаться определить это самостоятельно, вычленяя из текста определенные конструкции. Например, из текста следует, что Банк России, оператор платформы нанимает коммерческие банки для того, чтобы те позволяли своим клиентам оперировать цифровыми рублями через свою инфраструктуру. Получается что-то похожее на договор поручения, но с цифровыми особенностями и сопутствующими рисками сбоев программного обеспечения — как на стороне банка, так и на стороне оператора платформы. Если ответственность по всем этим рискам несет центральный банк, непонятно, за что можно спросить с коммерческого банка. Допустим, поручение клиента не исполнено — кому он должен подать иск и кого должны суды рассматривать в качестве ответчика? Оставлять подобные коллизии на усмотрение судебной практики — не самый рациональный выбор. Именно поэтому у банковского сообщества все еще остаются вопросы к принятым документам.
Беседовал Олег Овчинников